Сазан и белохвост

Камыш высок, осока высока,
Тоской набух тугой сосок волчицы,
Слетает птица с дикого песка,
Крылами бьёт и на волну садится.

Я стою у самого края разлива и повторяю про себя запавшие в душу строки Павла Васильева. Стихотворение, конечно, о другой реке – далёкой, сибирской. Но, как же это близко и понятно… К стати, можно купить плитку тротуарную в Туле. Отец и дядя Сёма, в отличие от меня, не предаются мечтаниям. Вдоль берега много образованных разливом стариц, больших и малых. Такие места обычно изобилуют рыбой – сазаном, судаком, жерехом.
Отстоявшиеся под весенним солнцем, старицы соблазнительно отсвечивают хрустальной голубизной, и не знаешь, куда податься. Мы с отцом долго мешкаем с выбором «точки». А вот дядя Семён…Покрутившись возле стоянки, торопливо «откалывается» куда-то в сторону.
– Хитрит Семён, – кивает отец. – Чего-то задумал, не иначе. Хочет класс показать…
– А-а, –  беззаботно отмахиваюсь я. – Река большая, рыбы всем хватит. Пускай показывает!
И точно. Примерно через час наши куканы были густо унизаны сазаном, и мы с отцом, довольные, разводили на берегу костёр из прошлогоднего сушняка. Уже и ушица начала побулькивать в помятом алюминиевом котелке, когда на берегу показалась знакомая, чуть сутуловатая фигура.
– Нет уж, коли не повезёт, так не повезёт, – подойдя к костру, дядя Сёма с досадой швырнул под ноги единственного судачишку.
Мы переглянулись с непонимающим видом.
– Чего так? Или не клюёт?
– Вот сомятинки захотел, да не получилось. Все крючки оборвали, черти.
– Сомятинки? Ну-ка расскажи, расскажи…
Отец, оказывается, как в воду смотрел. Предусмотрительный Семён и лодку в тростниках загодя «заховал», и закидушки с вечера поставил. Но не ответила Сырдарья благосклонностью рыболову.
– В одиночку, значит, решил действовать, – шутливо корил отец брата. – А мы вот миром навалились. Ну да ладно, присаживайся, – наша уха из сазанов ничем не хуже твоей сомовьей!
Дядя не заставил себя просить дважды и присел на корточки:
– А пахнет-то, пахнет…
– Лучше один раз попробовать, чем тысячу раз принюхиваться!
   За ухой, Семён, однако, удивил нас.
– Плыву я, значит, на лодке, – начал он сразу же после третьей ложки. – Проверяю крючки. А неподалеку орлан-белохвост летает. Покружил так, покружил, да – бац! – прямо в воду. Закогтил рыбу. Но, видно, не по Сеньке шапка оказалась. Бьёт орлан крыльями, а подняться не может. Того и гляди, сам в воду уйдёт. Я – к нему. Жму на вёсла, что есть мочи… А этот дурила, – дядя даже ложку бросил от возмущения, – поднялся вот на столько над водой и давай бог ноги! Я – за ним, он – от меня. Воду грудью режет, прямо, как глиссер идёт…
– Ну, а дальше? Дальше-то что было?
– Дальше? – Дядя Семён почесал затылок тем самым характерным жестом, что и охотник на знаменитой картине Перова. – Сорвалась рыбка с вилки, освободила орлана.
– А что за рыба-то была?
– Не знаю, –  чистосердечно признался он, – но, думаю, что сом. А может, сазан.
…С того дня не один весенний рассвет отцвёл над землей. Не стало отца, дяди Семёна. Каждую весну покрываются их холмики щетинками трав. И каждую весну, как год и тысячелетия назад, доверившись звёздным картам, тянут вереницы перелётных птиц к месту нашей тогдашней рыбалки. И, может быть…

Николай Красильников.
Тайна охотничьего домика. Повести, стихи, рассказы.